Богдановские яблоки
Катерина Билокур умерла в июне. Когда соседки сидели на лавочке и ждали, что вот уже скоро вынесут гроб из хаты, вдруг заплакало росой огромное дерево у калитки… К тому времени, когда рассказ дошел до этого места, слезы на глазах были уже у половины группы, вместе с директором богдановского музея. Сколько же раз она рассказывала эту историю…
В Богдановке Билокур называли «ледащо», «мазилка»… А когда пришло запоздалое признание, на ее картины все равно ставили ведра и кастрюли… Убийственный сельский быт, вода в реке — не натаскаешься, стирка в корыте, больная беспомощная мать…
Чуть раньше — вдруг поздняя любовь, письма ему на адрес Спілки письменників (другого он не оставил), а когда кто-то сказал ей, что он женат, она написала ему, чтобы берег свою семью и никогда ни на кого ее не променял. Его письма она сожгла, нашли только конверты от них (странно, да?). А он ее письма сохранил…
Ее писем к разным людям осталось, может быть, даже больше, чем картин. Пара листочков и конверт выцветают сейчас в музейной витрине перед печкой, скоро будет не разобрать слов… В этих письмах не было ни одной запятой, кажется, не было даже точек (в школу ее батько й мати так и не пустили) — но какая же музыка там звучит…
«Если можешь не писать — не пиши», сказано было какому-то начинающему писателю. А если не можешь не рисовать, если для тебя это как смерть, если тогда и жить незачем?
Когда через много лет этого всепоглощающего труда она сказала самому родному человеку: «Мамо, великі люди кажуть, що я художник», та в ответ промолчала.
Скрипучие половицы Яготинской картинной галереи. Это остатки дворца Репниных (наверное, одна восьмая его часть) — доживший до наших дней флигель. Чьи только ноги ни ступали по этой узкой деревянной лестнице, в том числе и Шевченко, оставим в стороне его здешнюю историю.
И вдруг так странно сливаются во что-то одно и этот флигель, и лечебница Ван Гога с ее ледяными ваннами в Сен-Реми-де-Прованс, и радостный дом Клода Моне в Живерни… Здесь, в Яготине, до музея была больница. Здесь сделали бесполезную уже операцию Катерине Билокур, здесь ее душа покинула этот мир — и одновременно здесь же она осталась, в картинах…
Остались сотни ее самодельных кисточек. Из палочек и прутиков, к ним прикреплены шерстинки всякого зверья, от котов до куниц. Иногда шерстинок буквально две… Для каждой краски — своя кисточка. Палитра — битое оконное стекло…
Никогда, никогда не сорвала Билокур ни одного цветка, говорила, что это как понівечити жіночу долю. Экскурсовод Яготинской галереи (Богдановка и наши слезы будут позже) рассказывает свою историю про то, что Катерина Билокур выбрала свое одиночество сама — замуж так и не вышла, потому что главным условием всех, кто сватался, было оставить рисование и заниматься хозяйством. Но о детях она мечтала и часто их рисовала.
А если не слушать, а смотреть, — у принесенного аистами младенца — ее лицо, сверху ему улыбаются подсолнухи, снизу выгибают длинные шеи лелеки, и у так и не рожденного сына — такие же скорбные глаза, как иногда бывают на иконах у другого сына…
Рассказать еще про красоту? Расцветают в синей ночи цветы папоротника, хранят детские сны…
Черно-белый рисунок карандашом, яблоневый цвет на заскорузлой ветке. Как это нежно и легко, и не надо здесь других красок, оказывается, не надо…
Замечал ли кто-то до Билокур красоту в такой совершеннейшей прозе и ерунде, как бурячок, который по весне достали из погреба? Там, в своей темнице, он выпустил листочки и корешочки-ниточки — такой кудрявый, так неудержимо стремящийся жить! Как она — рисовать… И жить тоже!
И наконец, яблоки. «Беспородные» богдановские яблоки. От них не получается уйти с первого раза. Таким медом налиты плоды, таким солнцем напитаны, так невесомы и в то же время наполнены… Парят на какой-то хустке между небом и землей. До скольких же открытий Катерина Билокур дошла сама в своей забытой богом Богдановке…
Сначала цветок, а потом плод, одновременно не бывает… Яблоки — это осень. Но под ними, вопреки соцреализму, гравитации и сермяжной правде, распускается розовый яблоневый цвет. Смыслов может быть сколько угодно. Есть мастерство и есть силы. Жизнь, кажется, только началась, хоть и прожито шесть десятков лет. Совсем скоро заплачет дерево на Загребельной улице, но сейчас ничего еще не болит, и столько незаконченных и даже не начатых еще работ, ведь еще есть время… Есть? Или нет?
Наверное, несмотря ни на что это красивая история. Без пяти шесть утра я не найду слов, чтобы объяснить это лучше. Пусть остается так.
Гелена Завадская
Украинский Страдивари и проблемы этноорганологии. Как нарисовать музыку — такой вопрос перед неизвестными художниками не стоял. Просто вокруг человека с сопилкой расцветал дивный сказочный мир…
Интересное за неделю